Ангел в изумрудных одеждах с ужасным от гнева лицом шагнул к попятившимся матросам. Огненный меч в его деснице сиял, как язык ацетиленовой горелки.

- Пр-роклятый род! - возгласил он громоподобно. - Во что еще бить вас за гордыню вашу? Уже и грешники бегут из преисподней! Уже и собственным начальникам отказываетесь повиноваться!.. - Он передохнул и приказал сухо и коротко: - Баржу отцепить. Полным ходом в протоку.

- Я им говорю, мол, так и так, побег, мол… - робким баском объяснял из-за крыла Хвостач.

- Так бушлаты же… - начал было оправдываться капитан. - Люди свечки ставили, панихиды заказывали…

- Бушлаты?! - С пылающим от гнева лицом ангел в зеленых одеждах стремительно прошествовал на корму и одним ударом огненного меча перерубил трос.

5. НА ПРИЕМЕ

- Прошу вас, владыко, садитесь…

Архиерей сел. С торжественностью несколько неуместной (дело происходило в кабинете начальника милиции) он воздел пухлые руки и, сняв клобук, бережно поместил его на край стола. Остался в черной шапочке.

Генерал хмурился и в глаза не глядел. В негустую и рыжеватую его шевелюру с флангов врубались две глубокие залысины, норовя повторить знаменитый маневр Ганнибала.

- Про баржу слышали? - отрывисто спросил он наконец.

С несчастным видом владыка развел мягкие ладони.

- Обрубили трос, - сдавленно сообщил генерал. - Баржу снесло на косу. А местные жители, не будь дураки, вскрыли пломбы и принялись расхищать бушлаты. Если прокуратура (а она уже занимается этим делом) копнет достаточно глубоко, то с полковником Непалимым придется расстаться… Как прикажете дальше работать, владыко? С кем работать прикажете?

- Сказано: аще и страждете правды ради… - начал было архиерей.

- Правды ради? - Генерал желчно усмехнулся. - Утром Склизский прибегал - каяться. Бушлаты-то отгружал именно он… И если бы только правды ради!

Архиерей ошеломленно схватился за наперсный крест.

- Вы хотите сказать?..

- Вот именно. - Голос генерала был исполнен горечи. - Под прикрытием богоугодного дела гнал ценности на ту сторону. Вместе с бушлатами. Отсылал на хранение каптенармусу, с которым, как сам признался, связан уже давно…

- Господи помилуй! - В страхе архиерей осенил себя крестным знамением. - Вот уж воистину: яко несть праведен никтоже…

- Праведен! - сказал генерал. - Покажите мне одного праведника, который бы мог разом списать столько бушлатов! Вы же знаете, что в прокуратуре сплошь сидят наши с вами противники, и если всплывет хоть одна зашитая в бушлаты ценность, нам останется уповать лишь на вмешательство Петра Петровича. Склизский - ладно, а вот Непалимого жалко…

Генерал вздохнул.

- А на будущее, владыко… - сказал он, потирая левую залысину. - Простите великодушно, но что-то с вашими речниками надо делать. Так дальше нельзя. Взять хотя бы тот случай с ревизоршей… Уму непостижимо: багром! Женщину! Интеллигентную! Пожилую!.. А у нее, между прочим, национальность! Сначала демократы здание пикетировали, потом патриоты с плакатом! «Одолжи багор, матросик!» Ну вот как его теперь отмазывать прикажете?

- Так ведь контингент-то какой!.. - беспомощно проговорил архиерей. - Одно слово: бесы. Да и ревизорша, между нами, взяточница. А у него, как на грех, багор был в руках. По привычке зацепил, без умысла…

- Послушайте, владыко, - взмолился генерал. - Ну присоветуйте вы там, я не знаю, чтобы хоть меняли этих речников время от времени…

- Так ведь и так меняют! Меняют что ни рейс!

- Простите?.. - Помаргивая рыжеватыми ресницами, генерал непонимающе смотрел на служителя культа. - Как же меняют, если люди одни и те же?

- Люди - да. А бесы в них - каждый раз новые. Я же и говорю: контингент такой… Что у вас, что у нас… Но вот с баржей - здесь их вины, поверьте, нет. Приказали трос обрубить - они и обрубили.

- Приказали? - пораженно переспросил генерал. - Зачем?

Перед тем, как ответить, архиерей боязливо оглянулся на дверь кабинета. Дверь была плотно прикрыта.

- Великий грешник бежал из обители скорби, - тихо и страшно выговорил он.

Генерал откинулся на спинку стула. Рыжеватая бровь изумленно взмыла.

- Как?.. ОТТУДА?

Архиерей скорбно кивнул, и в этот миг грянул телефон. Генерал уставился на аппарат, словно видел подобное устройство впервые. Затем снял трубку.

- Слушаю, - отрывисто известил он. - Сволокли с косы?.. Что?! - Лицо его внезапно осунулось. - Когда?.. Час назад?.. - На глубоких генеральских залысинах проступила испарина. - Срочно выясни, где в этот момент находились речники… Ну а какие же еще? Конечно, наши!

Он бросил трубку. Владыка смотрел на генерала, широко раскрыв глаза.

- Час назад теплоход «Богдан Сабинин» таранил баржу с бушлатами, - несколько севшим голосом сообщил тот. - Оба судна затонули.

- Свят-свят-свят! - только и смог выговорить архиерей.

6. В ПОДВАЛЕ

То ли здесь, во сне, то ли там, наяву, кто-то тихо и нежно произнес его имя. Вздрогнув, дон Жуан открыл глаза - и сразу попал в липкую душную черноту четвертого круга. Сердце прянуло испуганно… Но нет, это был не Ад - в Аду никто никогда не спит. Это был всего лишь подвал - точное подобие Стигийских топей близ раскаленных стен адского города Дит. Справа из темноты давили влажным теплом невидимые ржавые трубы. В углу, наполняя тесное подземелье удушливым паром, бил слабый родник кипятка.

Шел третий день бегства с борта теплохода «Богдан Сабинин». Что-то подсказывало дону Жуану, что судно, принявшее на борт ладью Харона, недолго продержится на плаву.

В итоге - подвал. А тихий нежный оклик ему приснился, не иначе… Дон Жуан со вздохом опустился на ветхое влажное ложе из пакли и тряпья, но тут голос возник снова:

На заре морозной Под шестой березой, За углом у церкви Ждите, Дон-Жуан…

Он не сразу понял, что это стихи. Резко приподнялся на локте и вдруг плотно, страшно - как будто не себе, а кому-то другому - зажал рот ладонью. А голос продолжал:

Но, увы, клянусь вам Женихом и жизнью…

Она - улыбалась. Даже не видя ее лица, он знал, что, произнося это, она улыбается - нежно и беспомощно. Неслышно, как во сне, он поднялся с пола и двинулся к лестнице, ведущей из подвала в подъезд.

Застенок подъезда был освещен мохнатой от пыли скляницей. Без лязга приоткрыв дверь из сваренных накрест железных прутьев, дон Жуан шагнул наружу.

На каменной коробке подъемной клети теснились глубоко вырубленные непристойности и выражения, дону Жуану вовсе не знакомые. Богохульства, надо полагать… В подвале журчал и шипел кипяток, откуда-то сверху сквозь перекрытия приглушенно гремела дикарская музыка, а девичий голос на промежуточной площадке все ронял и ронял тихие, пронзающие душу слова:

Так вот и жила бы, Да боюсь - состарюсь, Да и вам, красавец, Край мой ни к чему…

Он решился и выглянул. Короткая лестница с обкусанными ступенями упиралась в обширную нишу высотой чуть больше человеческого роста. Скляница там была разбита, и ниша тонула в полумраке. Задняя стена ее представляла собой ряд квадратных и как бы слившихся воедино окон с треснувшими, а то и вовсе вылетевшими стеклами.

Девушка сидела на низком подоконнике. Зеленоватый свет фонаря, проникавший с улицы, гладил ее чуть запрокинутое лицо, показавшееся дону Жуану невероятно красивым.

Ах, в дохе медвежьей И узнать вас трудно, - Если бы не губы Ваши, Дон-Жуан…