3

Но в световой день они, конечно, не уложились. А ночной марш в условиях оврага - это, разрешите доложить, дело гиблое. Пупырчатые, товарищ старший лейтенант, в темноте видят, как кошки, а вот у гномиков наоборот: чуть сумерки - и сразу куриная слепота.

Стали думать, где ночевать. Пиньков предложил было нагрянуть с проверкой в какую-нибудь нору, нагнать на пупырчатых страху и остаться там на ночь. Но, во-первых, чем страх нагонять-то? Время позднее, пуговицы с бляхой отсияли и не впечатляют в сумерках. А во-вторых, Голиаф, пока ему Пиньков эту свою мысль излагал, три раза в обморок падал…

Хочешь не хочешь, а приходится продолжать движение. Чернота кругом, ногу ставишь - и не видишь куда. Ну и поставили в конце концов. Хорошо хоть высота была небольшая - без травм обошлось.

Вроде бы яма. Довольно просторная и, похоже, пустая. Фанеркой почему-то перегорожена. А пощупали в углу - гномик. Скорчился, трясется… Почувствовал, что щупают, и - в крик:

- Я - селекционер! Я - селекционер!..

- Обязательно вопить надо, раз селекционер? - сердито спрашивает Пиньков.

Удивился гномик, замолчал, но дрожать - все еще дрожит.

- Ну и что ты тут, селекционер, селекционируешь?

Оказалось, деревья. Вот так, товарищ старший лейтенант! Оказывается, и тушеночные, и сгущеночные, и разные прочие - все это на поверку выращено гномиками. Народец-то, оказывается, талантливый, хоть и забитый. Угнетаемое национальное меньшинство. А может, и большинство - кто их там когда считал!.. И им же, главное, вредительство шьют: нарочно, дескать, такие деревья вывели, что, стоит под ним нору вырыть, оно тут же сохнуть начинает.

Чистая дискриминация, товарищ старший лейтенант!

А этот, которого в углу нащупали, он, значит, как раз и занимается селекцией: ну там прививает одно к другому, опыляет по-всякому… За это ему банку в неделю выдают аккуратно, и яма у него попросторнее.

Ну, слово за слово, осмелел селекционер, разговорился, даже, кажется, расхаживать стал по яме - голос в темноте туда-сюда мотается. Пощупал в углу Пиньков - точно, нет гномика, одна только вмятина от него.

- Главная наша беда, - излагает из темноты селекционер, - что мало банок. Банок должно быть много. И тогда всем будет хорошо. Пупырчатые полюбят гномиков. Гномики полюбят пупырчатых…

- Это когда ж такое будет? - раздается тут развязный голос из-за фанерной перегородки.

- Скоро! Очень скоро! - запальчиво восклицает селекционер. - Вот только новое дерево выведу! Банок на нем будет видимо-невидимо!..

- Нор под ним будет видимо-невидимо, - еще развязнее отвечает голос из-за перегородки.

Очень странный голос, товарищ старший лейтенант. Гномики обычно разговаривают тихо, почти шепчут… А пупырчатые человеческой речью, как я уже докладывал, не владеют. Тот случай в строю - редчайшее исключение, чудо, можно сказать…

- Кто это у тебя там? - спрашивает Пиньков.

- Да помощник… - смущенно говорит селекционер. - Талантливый мальчуган, только испорченный сильно…

- Понятно, - говорит Пиньков. - Вы мне вот что, ребята, скажите: до колдуна далеко отсюда?

- А колдуну все до фени, - тут же встревает голос из-за перегородки. - Он проверяющему взятку сунул.

Рядом в темноте - бум! Глухо и мягко, словно тючок с метровой высоты упал. Голиаф, конечно.

- Молчи! - вне себя кричит селекционер. - Я тебя по доброте покрываю! Ты нарочно в прошлый раз сгущенку к тушенке привил!

"Ничего себе! - ошеломленно думает Пиньков. - Да что они, с ума тут посходили? Когда это он мне взятку давал?.."

- Ну и привил! - нахально отвечает испорченный мальчуган. - А что мне терять? Меня вон сожрать обещали! И сожрут…

- Ну, ребята… - покачав головой, говорит Пиньков. - Мое дело, конечно, сторона, но пора вам, по-моему, отделяться, на фиг.

В темноте шорох - Голиаф очнулся и на ноги поднимается.

- Куда-куда отделяться? - робко переспрашивает хозяин ямы.

Объяснил Пиньков. И тут же - бум! бум! - селекционер с Голиафом.

- Что? Уже отделились? - спрашивает наглец из-за перегородки, хотя прекрасно ведь понимает, что произошло…

Да нет, какой сепаратизм, товарищ старший лейтенант? Ну сами подумайте: где Россия и где овраг!.. И потом Пиньков же сразу оговорился: мое, мол, дело - сторона… Просто дружеский совет, да и не совет даже, а так, сочувствие… Обидно же за гномиков-то!..

Короче, в яме и заночевали. Подъем сыграли чуть свет. Утро, товарищ старший лейтенант, прямо-таки лучезарное. Речка разлилась - аж до того берега! Дали кругом расстилаются… Так точно, в овраге… А почему нет, товарищ старший лейтенант? Впереди - да, согласен, впереди овраг смыкается, а если оглянуться, то там он, напротив, расходится, расходится… до бесконечности. Есть такое явление в природе: два луча, например, из одной точки… Так что если в ту сторону, то расстилающиеся дали там вполне могли быть… И даже были…

К полудню добрались до колдуна. Бункер не бункер, но что-то вроде. Одной гранатой развалить можно. В предбаннике пупырчатая сидит… Так точно, не пупырчатый, а пупырчатая… Виноват, товарищ старший лейтенант, иногда очень даже хорошенькие попадаются. Пока, конечно, хайло не откроют.

Ну, Пиньков - парень бравый, видный, подмигнул, потрепал этак игриво по холке - та, дура, и растаяла.

Прошли в бункер. А там еще один пупырчатый, да такой, что и "Смирно!" ему не скомандуешь. А скомандуешь - все равно толку не будет, потому что потолок в бункере низковат.

- К колдуну с докладом, - говорит рядовой Пиньков.

А мордоворот этот его вроде и не слышит - смотрит с веселым удивлением на съежившегося Голиафа и как бы прикидывает: сразу его сглотнуть или погодить немного.

- Э! Э! - говорит Пиньков. - Ты на него так не смотри. Это со мной.

В желтеньких глазенках у пупырчатого - сожаление. Поглядел еще раз на Голиафа, вроде даже вздохнул и нехотя отвалил корму от стенки. А там - дверца. К колдуну, видать.

Хотели оба пройти - не тут-то было! Пинькова пупырчатый пропускает, а на гномика рычит: нет, и все. Что тут будешь делать!

- Ладно, - говорит Пиньков. - Придется тебе, Голька, в предбаннике подождать. Если кто обидит… - тут Пиньков поворачивается и пристально смотрит в глаза пупырчатому. - Скажи мне - голову буду свертывать против резьбы. Чтоб враз и навсегда.

Вошел. Лежит колдун живехонький на диванчике и, глядя в потолок, умиротворенно чему-то улыбается. Увидел Пинькова - обрадовался.

- А, служивый! Здорово, здорово…

- Здоровей видали, - холодно отвечает ему Пиньков. - Ты что ж делаешь, дед?

- А что такое?

- Да то самое! В овраге-то, а? Бардак!.. Пупырчатые, а? Кровь пьют шлангами! Хрящ за мясо не считают!..

- Быть того не может, - лукаво отвечает колдун. - Мне об этом никто не докладывал…

- Еще бы они тебе сами на себя стучали! - говорит Пиньков. - Ты на гномиков посмотри! Пропадают гномики-то! Ведь до чего дошло: селекционеры и те впроголодь живут!..

- Да-да, - прикинувшись озабоченным, говорит колдун. - Вот это действительно безобразие! Я и сам, знаешь, собирался селекционерам ставки поднять…

- Да разве в одних селекционерах дело? - перебивает его Пиньков. - Я вон гномика с собой привел, он тебе больше моего расскажет!

- Ни-ни-ни, - испуганно говорит колдун. - Ни в коем разе. Сам говоришь: порядок должен быть. А по порядку это не ко мне. Это к моему заместителю по гномиковым делам.

- Это какой же заместитель? - спрашивает, ужаснувшись, Пиньков. - Это тот, что ли, мордоворот за дверцей? Да он же гномиков живьем глотает - по нему видно!

- Строг, - бодро соглашается колдун. - Что строг, то строг. Пожаловаться не могу.

- Ну, дед! - говорит Пиньков. - Ну, дед! Завалил ты службу!

Сбросил колдун ноги на пол, сел, руки в бока упер.

- Ну и завалил! - признает с вызовом. - И что мне за это будет? Бога-то все равно нет!

Вот так, товарищ старший лейтенант! Верно поэт предупреждал: "Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется…" Это нам с вами - что есть Бог, что нет его - Устав помним и службу знаем. А такие вот, как этот колдун… Он пока грозу чувствует - вроде бы ничего служит. Но как только понял, что начальства над ним нету - все! Рви провода, топчи фазу…