Кудыка чуял нутром, что здесь, на берегах Истервы, решается его судьба. Не железом, чай, махать заставили и не бревна таскать!.. Суровый Завид Хотеныч приказал своему любимцу изладить на порогах да на отмелях переволоки, чтобы лес шел к Вытекле бесперебойно. Не шутка, чай…
Целыми днями бывший древорез метался от одной излучины к другой, лаялся с десятниками, требовал людишек для земляных работ, ладил собственноручно плотины да вороты. За лишнее сброшенное в Истерву бревно готов был убить. На делянках его побаивались, а кое-кто уже начинал хвалить по изотчеству - Кудыка Чудиныч…
И лес шел по Истерве бесперебойно. На излучинах - ни одного затора. Единственное, чего Кудыка никак не мог уразуметь, - зачем рубим-то?.. Да еще в такой спешке…
На одной из просек повстречался ему старый знакомец - задумчивый леший Аука, поставленный старшим над небольшой ватагой лесорубов, набранной сплошь из берендеев, угодивших недавно в жертвенный колодец. Лешего они боялись до дрожи. Обрадованный Кудыка отвел друга в сторонку и робко кое о чем попытал.
- Зачем рубим?.. - переспросил Аука, уставив на древореза кроткие голубенькие глазки. - Ну а как иначе?.. С греками-то за кидало надо чем-то рассчитываться? Вот бревнами, стало быть, и платим… Да еще идолов они нам всучили мраморных… А у нас-то, кроме леса, и нет ничего…
- Каких еще идолов? - не понял Кудыка.
- Мраморных, - повторил Аука.
- А на кой они нам пес нужны-то?
- Да ни на кой, - молвил леший. - Просто греки-то, вишь, какой народ?.. Обсчитают, обмеряют и твою же сдачу с тебя возьмут. Раскумекали, что нам без кидала не быть, - возьми и приложи к нему идолов! Отдельно, мол, не продаем… У них-то у самих этих истуканов уж и девать некуда. Куда ни плюнь - истукан… Ну, розмысл с князюшкой покряхтели-покряхтели, да и согласились…
- А мы-то их куда денем?
Аука пожал плечами.
- Да на капище, видать… Зевес за Перуна сойдет, Афродитка - за Мокошь…
- А почему в верховьях рубим? - не отставал Кудыка. - По Вытекле тоже ведь лесу хватает. И плоты вязать сподручнее…
- Да этому-то лесу, что в верховьях, - безмятежно пояснил голубоглазый Аука, - все равно пропадать. Вымерзнет так и так…
Вечером в землянке Кудыка засветил лучину и, достав из сумы кожаную книгу с тугими застежками, принялся вновь елозить перстами по страницам. «Катапульта, сиречь кидало». Листнул, нашел чертеж, покачал головушкой… С одного конца хитро, с другого мудреней того, а в середке ум за разум заходит… И потом есть ведь уже у берендеев одно кидало - за Кудыкиными горами! Другое-то зачем? Про запас, что ли? Не иначе старое износилось, а теперь вот новое ладят…
Смутно как-то все, тревожно… И почему Аука сказал, что лес в верховьях Истервы вымерзнет? Кудыка нашел уголек и вывел на доске врытого в земляной пол стола овальчатый вселенный круг. Обозначил справа Кудыкины горы, слева - Теплынь-озеро, в середке пометил слободку и развалины мертвого города. Провел Сволочь и Вытеклу, дорисовал тоненькую Истерву… И вышло у Кудыки, что лес на южных рубежах вырубается клином, как бы разваливающим страну берендеев надвое… Ох, неспроста… Ну да ладно…
Наладчик затер чертеж рукавицей, книгу застегнул и отправил обратно в суму, а сам призадумался вдруг: как там старый дед Пихто Твердятич?.. Передали ему поклон от внука али как? Ну да раз сам Завид Хотеныч кому-то велел письмишко доставить - стало быть, доставили…
Топоры над речкой Истервой звенели все реже, треснула, пала с нарастающим шумом сосна…
- Кон-чай работу!.. - зычно объявил кто-то издалече. - А сучья завтра уж оттяпаем, поутру…
Отбросив поводья подручному отроку, князюшка теплынский Столпосвят ступил на Ярилину Дорогу и неспешно направился к капищу. Замшелые деревянные идолы, извлеченные из земли, громоздились ныне черной поленницей, и двое волхвов с высоко закатанными рукавами уже разнимали их на чурбачки двуручной пилой. А вокруг жертвенного колодца стояли теперь полукругом на тесаных основаньях голые гладкие истуканы из греческого камня мрамора.
Ретивый кудесник Докука трудился вовсю, отшибая у кумиров обухом мужские и женские признаки. Особливо его удручала срамная богиня Афродитка. Ну, что груди сколол - ладно, а вот руки-то ему чем не угодили?.. Ту стыдобу, что нельзя было отшибить, кудесник укутывал дерюжкой. Хотя, может, оно и правильно… А то больно уж на людей похожи идолы-то, ажно оторопь берет…
- Ну, здравствуй, кудесниче… - огласил князюшка Ярилину Дорогу гулким своим рокочущим голосом. - Вот потолковать с тобой пришел. Ты уж не обессудь, отвлекись. Положь топорик-то…
Докука сшиб еще одну мраморную принадлежность, оглянулся недовольно и, помедлив, заткнул орудие за пояс. Подойдя, отдал поклон. Князюшка окинул волхва лукавым и пристальным взором из-под дремучей брови.
- Что ж ты, друг ситный, решетом прогроханный?.. - с добродушной насмешкой пожурил он. - Я тебя, понимаешь, из преисподней вынул, на боярышне вон женить хотел, волхвом сделал, а ты то неспособным скажешься, то еще какую пакость учинишь…
Докука вытер ладони о сермяжную грудь и, набычась, уставился на плоские камни под ногами.
- На блуд гонение воздвиг? - зловеще-вкрадчиво вопросил князь. - Доброе дело… Ибо идольцев больше приносить стали… Двоих вчера за неестественные страсти в бадье спустил?.. Тоже хвалю… Там им самое место. Ибо рабочих рук под землей сейчас не хватает… Народишко взвыл от строгости твоей? И это неплохо… Ибо пора, пора людишек подымать… - Тут князюшка насупился и, вскинув головушку, грозно воспылал очами. - Но мозговницей-то иногда трясти надо? - грянул он, да так, что у волхвов пилу заело. - Всем ведь ведомо, что в кудесники ты моими стараньями попал!.. Что ж ты против меня-то народ обращаешь?.. - Столпосвят передохнул, и вроде бы смягчился. - Так что в следующий раз, когда за блуд кого карать будешь, возьми да и скажи: не по своей-де воле вас, братие, допекаю - царь-батюшка со Всеволоком велели… Или даже просто: Всеволок, мол… А про царя - не надо… Так-то вот, кудесниче! Уразумел?
Докука угрюмо кивнул.
- Вот и славно… - окончательно повеселев, распевно рек князюшка. - А теперь подай-ка, братец, бадью, а то мне еще с розмыслом кое о чем перемолвиться надо…
Глава 16.
Двойной день
Откуда все узнали о грамоте главного розмысла - неведомо, но только зашевелились, загудели недра земные, полез из клетей встревоженный народишко. На участках бросали работу, били в железные доски, созывая чумазый люд на вече.
- Нажир Бранятич! - тоненько, жалобно крикнула Чернава пробегавшему мимо сотнику. - Неужто взаправду?..
Тот лишь дико на нее глянул и, не ответив, полетел дальше. К Завиду Хотенычу, не иначе. Оборвалось сердчишко. Стало быть, и впрямь скинули розмысла. А коли так, то и любимцам его не удержаться. Кудыке Чудинычу, к примеру… Да и женушке его Чернаве не поздоровится… Кто розмыслихе ворожил в Навьих Кущах, а? След, из-под Родислава Бутыча вынутый, кто гвоздем приколачивал?..
Выла, стонала чугунная доска на извороте, визгливо отвечали ей такие же доски с участков… Чернава подхватилась и тоже кинулась бежать. Ворвавшись на раскладку, выдрала молот из рук оскаленной Малуши и, оскалившись сама, вскинула его над головой.
- Бабоньки!.. - пронзительно завопила Чернава, неистово потрясая железом. - Жить-то как будем? Да ежели розмысла нашего сместят, то и грекам окорот дадут!.. Ни берендейки никому не продашь, денежки щербатой не выручишь!..
Глуховато и отрывисто Завид Хотеныч огласил грамоту об отставке до конца, бросил скорописчатую на стол и поднял темные запавшие глаза. Увидел схваченные гримасами лица сотников, усмехнулся невесело.