Николай круто повернулся и единым духом взбежал на третий этаж.
- Работаем без Кученога… - сказал он Аристарху и, не вдаваясь в подробности, дернул за шнурок звонка.
Хорошо еще, что дверь квартиры номер десять распахивалась вовнутрь, а не наружу: иначе бы Ника с ее манерой открывать каждый раз причиняла гостям серьезные увечья…
- Явились?.. - выпалила она с порога, сверкая глазами то на Песика, то на Аристарха. - Ну и что все это значит?.. Почему я должна, как дура, брать музей на пару с каким-то домовым? Мы как договаривались? Где Африкан? Где Панкрат?..
- Тихо ты, тихо… - сдавленно проговорил Выверзнев и опасливо оглядел лестничную клетку. Столь интригующее начало произвело на Нику определенное впечатление. Быстро пропустив гостей в прихожую, она в свою очередь пристально осмотрела площадку и прикрыла дверь почти бесшумно.
Пройдя в большую комнату, Николай упал в кресло и долго не мог произнести ни слова. Чудотворная стояла в углу рядом с прислоненным к стеночке помповым ружьем. В противоположном углу с очумелым видом переминался взъерошенный домовичок дымчатой масти, явно готовый в случае чего дать тягу.
- Ты хоть сама понимаешь, что натворила?.. - безнадежно спросил Выверзнев.
- А что я натворила?! - немедленно взвилась Ника. - Ни Панкрата, ни Африкана - вообще никого! Стою на крыльце, как дура, одна, в камуфле, с ружьем!.. Жду! Никто не подходит!..
- Да нельзя… нельзя тебе было брать эту икону!
- Почему нельзя?.. А это что в углу стоит?..
- Нет, я не могу… - простонал Николай. - Аристарх, ну хоть ты ей растолкуй!..
- А как это я растолкую? - испуганно сказал Аристарх. - Ты же сам говорил, что данные секретны…
Отменно сказано! Можно было побиться об заклад, что после таких слов Ника выпотрошит обоих, но до истины докопается… Так оно и случилось. Уже через несколько минут совершенно измочаленный Николай Выверзнев сидел в кресле, уронив лицо в ладони, и старческим бессильным голосом излагал все как на духу:
- Наша сотрудница…
- Ах, ваша сотрудница?..
- Да… наша сотрудница… должна была взять чудотворную икону и выйти к блокпосту… А у баклужинских пограничников задание: попытаться ее задержать… но при виде иконы все они падают ниц… по команде…
- Прелестно!.. Значит, как выкрадывать икону - так я, а как падать ниц - так перед ней?..
- На лыцкой стороне все тоже падают ниц…
- Ах, и на лыцкой тоже?..
- Да… К мосту сбегаются толпы комсобогомольцев… Ну, в смысле, наши люди в комсобогомоле, а там уже все прочие… Сопровождаемая толпой, сотрудница идет с иконой в Лыцк…
- А почему не я?!
Ахнула тишина. Выверзнев и Аристарх, глядя на разъяренную Нику, слегка отшатнулись. Анчутка наполовину ушел в стену.
- Да потому что я тебе запрещаю! - опомнившись, рявкнул Выверзнев.
Собственно, с этого момента операцию можно было считать начавшейся…
Приблизительно в то же самое время или даже чуть пораньше того в служебное помещение чумахлинского блокпоста ворвался разъяренный кряжистый отрок в бронежилете поверх пятнистого комбинезона.
- Пристрелю падлу!.. - кровожадно пообещал он.
- Какую?.. - с интересом спросили у него, прекращая чистить оружие.
- Какую-какую!.. Хренопятую! Лезет и лезет за шлагбаум! Вышвырну - опять лезет!..
- А чего это он?
- Чего-чего… Африкан его перед смертью проклял, а наши расколдовать не могут!.. Теперь вот к мавзолею рвется - в Лыцк…
- А как проклял-то?..
Отрок хотел снова заругаться, но вместо этого взгоготнул, повеселел и ясными простыми словами сообщил товарищам по оружию, как именно покойный протопарторг проклял стащившего ботинки воришку и что у того выросло на пятке…
- Да гонишь!.. - усомнился кто-то.
- Не веришь - поди посмотри…
Несчастный сидел понурясь на обочине метрах в двадцати от шлагбаума. Правая нога была замотана тряпицей.
- Здорово, контрабандист… - приветствовал его один из подошедших. - Давай показывай, чего ты там без пошлины в Лыцк провезти хотел… Декларацию заполнять будем…
Калека затравленно посмотрел на балагура и не ответил.
- Показывай давай, а то обыщем… - Погранец слегка повысил голос.
- На, обыскивай! - остервенело бросил калека и ткнул в воздух спеленутой пяткой.
Пограничники с несколько оскорбленным видом отодвинулись и заложили руки за спину.
- Гля, обиделся!.. - с удивлением сообщил один другому.
- Жрать охота… - злобно сказал калека. - С утра не жрамши…
Сторговались за буханку хлеба и банку тушенки. Обиженный Африканом бедолага размотал тряпицу и выставил половозрелую пятку на всеобщее позорище. Потом, не обращая внимания на жизнерадостный гогот погранцов, накинулся на жратву. Утолив первый голод, вскинул голову и заметил, что народу вокруг поприбавилось.
- Так! - решительно сказал он, вновь пеленая ступню. - А вы куда, на халяву? Ишь, деловые…
- Сколько за погляд? - ухмыляясь, осведомился огромный шофер следующего за бугор фургона.
- Червонец, - отрубил калека, кладя перед собой кепку. Еще раз осмотрел толпу и, заметив миловидное девичье лицо с наивно распахнутыми глазами, добавил сурово: - С баб - четвертак!..
Машин у моста скопилось в тот день много. В кепку летели алые червонцы с профилем Нехорошева и радужные четвертаки, где старый колдун Ефрем был изображен вполоборота. Затем уникумом заинтересовались интуристы - и в кепке зазеленело.
Озадаченно помаргивая, страдалец пересчитал выручку, как вдруг сообразил, что за такую сумму он запросто может нанять любого контрабандиста и без проблем переправиться на тот берег. Огляделся. Облака над лыцкой стороной уже розовели и золотились, отражаясь в перламутровой наклонной поверхности Чумахлинки. Вдали в недвусмысленной близости от нейтральных вод болталась моторка известного браконьера Якоря. Сам Якорь беседовал с кем-то, уцепившимся за борт, - должно быть, с водяным… Потом дернул тросик стартера - и лодка двинулась к баклужинскому берегу. За клиентом поплыл…
Калека еще раз заглянул в лежащую перед ним кепку - и поймал себя на мысли, что за кордон его уже как-то не тянет. Здесь-то все-таки какая-никакая, а Родина…
Середина и конец мая для маломерного флота время сложное. Впрочем, другого флота на Чумахлинке и не водится… Мало того, что разлив, а тут еще чехарда с календарями! То в одну сторону поверхность наклонена, то в другую… Сколько из-за этого моторок каждой весной опрокидывается - лучше не считать…
В Баклужино воду уже неделю как подобрало, а в Лыцке она только-только еще собирается пойти на убыль - застоялась в низинах и оврагах, подернулась пленкой, как глаз курицы…
Паспорт у Якоря был баклужинский, поэтому в светлое время суток он в территориальные лыцкие воды старался без нужды не соваться. В тот самый час, когда над левобережьем начинает розоветь и золотиться закат, а правобережью еще хоть бы хны, за кормой плеснуло не по-рыбьи, затем на борт легла пятерня с перепонками - и показалась лягушачья морда размером чуть меньше человеческой. Глаза - как волдыри.
- Ну и чего?.. - лениво спросил Якорь.
- Да за тобой послали… - простуженно, с хрипотцой отвечал речной житель.
- А чего надо?.. - все так же равнодушно осведомился старый флибустьер речных затонов.
- В Лыцк кое-кого переправить…
- Обождут… - обронил Якорь. - Стемнеет - тогда…
- Не! Не обождут… - сказал водяной. - Велено: прямо сейчас…
Якорь потянулся.
- Слышь, Хлюпало… - поинтересовался он через зевок. - А хочешь, гребень на дембель подарю? Бороду расчесывать…
В следующий миг лодка резко накренилась, и контрабандист едва не вошел торчмя головой в пологий скат реки.
- Ты чего?! - заорал он. - Шуток не понимаешь?..
Лягушачий рот распялился ширше прежнего.
- Не-а!.. - хрипловато и глумливо отозвался Хлюпало. - И те, что тебя ждут, - тоже…
- А кто ждет?.. - малость ошалев, спросил Якорь.